ТЫ ПЛОХО МЕНЯ ЗНАЕШЬ
Бомжей было двое: один – худой и маленький, другой – толстый и большой. И возраста они были примерно одинакового – неопределённого. Они ехали в электричке. С собой у них был один на двоих топор, один на двоих мешок и одна на двоих идея. Бомжи хотели разбогатеть. Приближалось Вербное воскресенье, и они решили найти в подмосковном лесу вербу, сделать из её веток букеты и продавать перед праздником у метро.
– Я сам видел, как бабки продавали вербу в прошлом году, – сказал толстый худому. – Огромная сумка разлетелась в один миг.
– А где мы эту вербу найдём? – спросил худой у толстого.
– Я с детства помню, что верба всегда около кладбища росла. Выйдем на какой-нибудь станции подальше, найдём деревню, а в деревне всегда есть кладбище, а на кладбище всегда есть верба.
– А ты когда станешь богатым, что себе купишь? – спросил худой толстого.
– Я машину себе куплю. В ней и ездить, и жить можно.
– А что, хватит денег даже на машину?
– На подержанную хватит. Зуб даю. А новая мне и не нужна. А ты что купишь?
– А я бы домик в деревне купил. Небольшой. С баней. Огород бы посадил, курей развёл.
– Не бойся. И на курочек твоих хватит, ручаюсь. Вот только вербу надо покрасивей найти. Чтобы была беленькая, пушистая.
Красавицу-вербу бомжи увидели издалека. От нетерпения они даже припустились по дороге бегом. Верба росла на кладбище около могилы в небольшой оградке.
– Я же тебе говорил: на кладбище надо! – радостно сказал толстый.
На могилке рядом с вербой был крест, а на кресте фотография девочки с голубыми бантами.
– Смотри, здесь ребёнок похоронен, – сказал худой, разглядывая фото. – Девочка. Всего-то десять лет прожила, бедненькая.
Толстый достал топор.
– Слушай, – сказал ему худой, – пойдём в другое место. Здесь ребёнок лежит. Пусть она вербочке радуется. Вон она какая, вся в шариках. Ребёнку в радость.
– Мертвецам ничего уже не нужно. Это у живых проблем много, – ответил толстый.
– Смотри, на могилке игрушки лежат, конфеты. Значит, родные приходят, родители. Они придут, а вербы нет. Ещё больше расстроятся. И так у людей горе.
– Да ты глаза-то разуй! Мы с этой вербы кучу денег заработаем. Я в Москве таких красивых букетов сроду не видел.
– Послушай, – стоял на своём худой, – если мы найдём другую вербу, я всю свою долю тебе отдам. Только давай не будем трогать это деревце.
– А как же твой домик в деревне и куры?
– Обойдусь. Жил без этого и дальше как-нибудь проживу.
…Уставшие и злые, они возвращались на станцию той же дорогой через несколько часов.
– Кто говорил «найдём, найдём»? – ворчал толстый. – Только ноги зря сбили. Столько километров прошли – и ни одной вербы. Дать бы тебе по шее вот этим топором…
Они подошли к той же могилке и к той же вербе. Толстый засучил рукава.
Худой посмотрел на фотографию девочки, и ему показалось, что девочка плачет.
– Не дам! – пробормотал он.
– Чего?
– Не дам рубить это деревце! – уже решительно произнёс худой.
– Да я тебя теперь и слушать не буду. Столько часов потеряли. А будешь мешаться, я тебя одним мизинцем укокошу. Здесь, на кладбище, и останешься.
– А я тебя не боюсь! Ты плохо меня зна…
В этот миг, когда толстый замахнулся топором на вербу, худой шагнул прямо под удар.
Боли он не почувствовал. Удар пришёлся по плечу, но на ногах худой не устоял: слишком разные у них с толстым были весовые категории. Из раны хлынула кровь. Толстый мгновенно вспомнил, как уже сидел в тюрьме за убийство, и от ужаса, что снова убил человека и снова тюрьма, бросил топор и рванул куда глаза глядят. Худой остался лежать. Встать не было сил.
…Галинка пришла с работы, переделала все домашние дела, села перед телевизором и задремала. Ей приснилась дочка Юлечка. Она погибла пятнадцать лет назад: её сбил пьяный водитель.
– Мама, приди! – позвала она. – Быстрее, мама…
Галинка тут же очнулась. Она быстро оделась и, хоть дело было к вечеру, побежала на кладбище. Раненого бомжа она увидела сразу. Как Господь всё премудро устраивает: она работала медсестрой. Она оказала ему первую помощь.
– Только не вызывайте милицию, – попросил бомж.
В деревне новости разлетаются быстро. Все узнали, что Галка нашла себе мужичка и не где-нибудь, а на кладбище. Галинку в деревне жалели. Жила она с мамой в частном доме. После смерти дочки муж от неё ушёл, но она никогда и не пыталась больше устроить свою личную жизнь.
Набежали деревенские.
– Какой худенький да маленький, – говорили одни, разглядывая бомжа.
– Зато мужчина, – говорили другие.
С мужчинами в деревне была напряжёнка.
Худенький бомж Виктор быстро пошёл на поправку. Скоро он уже стал выходить на улицу и помогать по хозяйству. Починил собачью будку, поправил забор, наточил лопаты, сделал новую кормушку для поросёнка.
В сарае у Галинки давно валялся старый мотоцикл с коляской.
– Давай я попробую его починить, – предложил он Галинке.
– А сможешь? Он уже сто лет как не ездит.
– Ты плохо меня знаешь, – ответил Виктор.
Через неделю он провёз на этом мотоцикле Галинку по всей деревне. Деревенские женщины стали тащить ему всю свою неработающую технику – от утюгов до велосипедов.
Рана у Виктора давно зажила, а уходить от Галинки он никак не хотел.
– Можно, я у вас останусь? – попросил он как-то её. – По хозяйству буду помогать. Мне много не надо.
Галинка с мамой были не против.
Ближе к лету на общем собрании в деревне решили восстанавливать разрушенную часовню. От неё только стены одни остались. Скинулись, купили строительного материала. Первым свою помощь предложил Виктор – в прошлой жизни он был строителем.
– А сможешь? – засомневалась Галинка.
– Смогу, – твёрдо ответил Виктор. – Ты ещё плохо меня знаешь…
И не знали они, что освящена была часовня в честь праздника Входа Господня в Иерусалим. Или, по-народному, в честь Вербного воскресенья.
Всё-то у Господа просто и бесконечно премудро…
Лариса Гладких
